Неточные совпадения
В этот
момент поднялся занавес, и публика
встретила выбежавшую из-за кулис Катерину Ивановну неистовыми аплодисментами.
Красота
момента опьяняет его. На секунду ему кажется, что это музыка обдает его волнами такого жгучего, ослепительного света и что медные, ликующие крики падают сверху, с неба, из солнца. Как и давеча, при
встрече, — сладкий, дрожащий холод бежит по его телу и делает кожу жесткой и приподымает и шевелит волосы на голове.
Я взглянул на Глумова и
встретил и его устремленные на меня глаза. Мы поняли друг друга. Молча пошли мы от пруда, но не к дому, а дальше. А Праздников все что-то бормотал, по-видимому, даже не подозревая страшной истины. Дойдя до конца парка, мы очутились на поле. Увы! в этот
момент мы позабыли даже о том, что оставляем позади четверых верных товарищей…
Достаточно самого ничтожного факта, случайного столкновения, нечаянной
встречи — и опять все воскресло, задвигалось, засуетилось! забытые образы выступают наружу; полинявшие краски оживают; одна подробность вызывает другую — и канувший в вечность
момент преступления становится перед вами во всей ослепительной ясности!
Лишь после пяти лет, при
встрече с Дюроком я узнал, отчего Дигэ, или Этель Мейер, не смогла в назначенный
момент сдвинуть стены и почему это вышло так молниеносно у Ганувера.
Я любил слушать, когда он говорил так; он приобретал в такие
моменты нечто простое и детское. Такие речи были мне и потому интересны, что я не имел в Тифлисе ни одного человека знакомого, а близилась зима — на Гудауре нас уже
встретила вьюга. Я надеялся немного на Шакро.
До сих пор, однако, Арбузов надеялся на то, что в самый последний
момент перед борьбой в нем, как это всегда бывало раньше, вдруг вспыхнет злоба, а вместе с нею уверенность в победе и быстрый прилив физической силы. Но теперь, когда борцы повернулись друг к другу и Арбузов в первый раз
встретил острый и холодный взгляд маленьких голубых глаз американца, он понял, что исход сегодняшней борьбы уже решен.
Она краснеет за него, когда он начинает врать Ивану Петровичу разную чепуху в тот самый
момент, как он
встретил Наташу, чтобы увезти ее к себе; она умоляет Ивана Петровича взглядом — не судить его строго…
Он шинковал водочкой и брал под залог разные вещи, отчего у него можно было найти кое-что такое, чего в деревне у другого не
встретишь. Так, между прочим, у него оказалась гитара, которая пришла к нему давно и неизвестно откуда и которую он давно не мог никому «приделить»; но с того
момента, как Кромсай увидел Павла-дьячка, гитара нашла себе «приделение».
Решающим
моментом остается
встреча с Богом в человеческом духе, соприкосновение трансцендентного с имманентным, акт веры.
Мне было лестно это слышать, и я был рад, что дожил до того
момента, когда личная
встреча с Герценом отвечала уже гораздо более тогдашней моей «платформе», чем это было бы в 1865 году в Женеве. Теперь это не было бы только явлением на поклон знаменитому эмигранту. Да и он уже знал достаточно, кто я, и был, как видно, заинтересован тем, что я печатал в русских газетах. На то, чтобы он хорошо был знаком со мною как с беллетристом, я и про себя никакой претензии не заявлял.
С
момента этой последней
встречи образ доктора Караулова не покидал сердца и ума молодой женщины.
— Да, ты права… Впрочем, это не то, что я хотела тебе сказать. Я также не имею намерения извиняться, защищаться или оправдываться в твоих глазах. Только верь мне, Рена, у меня тоже была невинная молодость, чистое сердце, подобное твоему, честные мечты. Я не родилась такою, какою меня сделала жизнь, и если бы в известный
момент я
встретила на пути своем сердечного, благородного человека, то не была бы теперь… кокоткой…
— Я знаю, конечно, знаю, моя ненаглядная, но мне надо сообщить тебе нечто такое, перед чем мне хотелось бы снова слышать от тебя, что ты любишь меня так же, как и я, то есть более всех на свете… что самое raison d'être [Смысл бытия (франц.).] нашего существования на земле с
момента незабвенной для нас нашей
встречи для меня — ты, для тебя — я. Не так ли?
Николай Герасимович дошел в своих воспоминаниях до этого
момента своего прошлого, —
момента, с которого мы начали свой рассказ, — после возвращения его из конторы дома предварительного заключения, где он, если припомнит читатель, так неожиданно
встретил друга своей юности, свою названную сестру Зиновию Николаевну Ястребову.
Встреча эта оставила в сердце Глеба Алексеевича сильное впечатление, особенно в последний
момент прощанья с Дарьей Николаевной. Освещенная лунным светом, она стояла перед ним и он невольно залюбовался на ее глубокие синие глаза, казалось, освещавшие правильные черты лица, резкость которых смягчалась ими, здоровый румянец на щеках. И вся ее полная грации фигура, рельефно выделявшаяся в мужском костюме, сразу бросилась ему в глаза и заставила трепетно забиться его сердце.
В томительные, проводимые ею без сна ночи или, правильнее сказать, при ее жизненном режиме, утра, образ князя Облонского неотступно стоял перед ней, и Анжель с наслаждением самоистязания вглядывалась в издавна ненавистные ей черты лица этого человека и доходила до исступления при мысли, что, несмотря на то, что он стал вторично на ее жизненной дороге, лишал ее светлого будущего, разрушал цель ее жизни, лелеянную ею в продолжение долгих лет, цель, для которой она влачила свое позорное существование, причина этой ненависти к нему не изменилась и все оставалась той же, какою была с
момента второй
встречи с ним, семнадцать лет тому назад.
Момент этой
встречи, однако, должен был наступить. Они вращались в одном обществе и поневоле должны были столкнуться. Граф понимал это, и каждый день ожидал, что это случится. Наконец, этот
момент наступил.
Живо представился Николаю Леопольдовичу
момент его первого приезда в Шестово в качестве учителя молодого князя Владимира, и
встреча с покойным мужем ныне тоже покойной Зинаиды Павловны, так быстро и неожиданно ставшей в Москве его любовницей.
Встреча с Дарьей Николаевной Ивановой, случившаяся в
момент возникшего в Салтыкове нравственного перелома, решила все. Подобно налетевшему порыву ветра, раздувающему в огромный пожар уже потухающую искру,
встреча эта разожгла страсти в сердце Глеба Алексеевича и с неудержимой силой потянула его к случайно встреченной им девушке. Самая оригинальность
встречи, этот мужской костюм, эти засученные для драки рукава, обнажившие сильные и красивые руки — все казалось чем-то пленительным Салтыкову.